Светский шутовской двор, подчеркнуто устроенный на иноземный манер, логично потребовал учреждения «потешного патриарха, и митрополитов, и других чинов духовных из придворных персон… А именно: … Матвей Филимонович Нарышкин, окольничий, муж глупой, старый и пьяный, который назван был патриархом; а архиереями названы были другие чины, и дьяконы из спальников. А одеяние было поделано некоторым образом шутошное, а не как властное, как, например, патриарху: митра была жестяная, на форму митр епископов католических, и на ней написан был Бахус на бочке… также вместо панагии фляги глиняные надеваны были с колокольчиками, а вместо Евангелия была сделана книга, в которой несколько склянок с водкою. И все состояло там в церемониях празднество Бахусово».
Всплеск вакхического буйства Петра пришелся, по всей видимости, на время после кончины матери (в начале 1694 г.) и не обошелся без выходки в адрес любезного сердцу царицы Натальи Кирилловны патриарха Адриана. «Во время Вербного воскресенья, — пишет Куракин об упомянутой нами важной государственно–церковной церемонии, — также процессия после обеда отправлялась на Потешный двор. Оный патриарх шутошный был возим на верблюде в сад Набережный к погребу фряжскому (итальянских вин. — А. Б.). И там, довольно напившись, разъезжались по домам». Важно отметить, что буйство это, хоть и внутридворцовое, происходило в Кремле, а не на брегах Яузы.
Бездарный М. Ф. Нарышкин недолго продержался во посту «патриарха». Вскоре его сменил во главе сонма служителей иноземцу Бахусу и доморощенному «Ивашке Хмельницкому» тонко понимавший своего воспитанника Петра Никита Зотов, уже летом 1695 г. именуемый «всешутейшим отцом Иоанникитом, пресбургским, кокуйским и всеяузским патриархом» [550], наставником «к пьянству и к блуду».
В окончательном виде устав «сумасброднейшего, всешутейшего и всепьянейшего собора» по главе с «князь–папой», с «конклавом 12 кардиналов», штатом епископов, архимандритов и иных «духовных» чинов, был собственноручно составлен «протодьяконом» Петром I лишь в 1709 г., накануне Полтавской баталии, причем «в выражениях, которые никогда, ни при каком цензурном уставе, — как надеялся В. О. Ключевский, — не появятся в печати» [551].
Составлению столь сильного текста предшествовала, разумеется, большая творческая работа самого Преобразователя и его споспешников. Первой заповедью ближнего круга «модернизаторов» России было напиваться каждодневно и не ложиться спать трезвыми. При этом соблюдался строгий порядок «обхождения с крепкими напитками», имелись свои облачения, молитвословия и песнопения, были даже всешутейшие матери–архиерейши и игуменьи. Вместо вопроса «Веруеши ли?» новопринимаемого вопрошали: «Пиеши ли?» Трезвых грешников отлучали от всех кабаков в государстве; инакомудрствующих еретиков–пьяноборцев предавали анафеме.
В высшей степени публичное действо «всепьянейшего собора» отражено в источниках под Рождество 1699 г. — как раз когда был объявлен указ Петра о переходе на новое летосчисление и празднование Нового года 1 января (а не 1 сентября). На святки, записал в Дневнике Корб, «знатные московиты по выбору царя облекаются в разные почетные должности, заимствованные от церкви. Один изображает патриарха, другие митрополитов, архимандритов, попов, дьяконов и подьяконов и т. д. Какое кто имя получит по царскому усмотрению, тот необходимо должен облачиться в соответствующее одеяние. Его царское величество изображал дьякона. Театральный патриарх со своими мнимыми митрополитами и другими лицами, выделяясь посохом, митрой и другими отличиями присвоенного ему сана, разъезжает по городу Москве и Иноземской слободе на восьмидесяти санях в количестве двухсот человек. Все они заезжают к более богатым москвитянам, иноземным офицерам и купцам и поют хвалу родившемуся богу, причем хозяева должны платить за эту музыку дорогой ценой» [552], — так же, заметим, как должны были платить во времена более благочестивых государей ездившим по дворам со «славленьем» царским и патриаршим певчим. Масленичная «вакханалия» под предводительством «патриарха» превзошла новогоднюю и смутила даже циничного Корба.
Грубые эти шутки, однако, не пересекались с официальным отправлением православных обрядов. На Рождество и Богоявление литургию в Успенском соборе служил, вместо больного патриарха, митрополит Сарский и Подонский Тихон. Петр посетил навечерие на Богоявление на Генеральном дворе в Преображенском, причем во время пения «царских часов» изволил принимать доклад думного посольского дьяка Е. И. Украинцва и, согласно помете на документе, тут же в храме утвердил ответную грамоту шведскому королю [553].
6 января тот же Тихон служил в Успенском соборе литургию на Богоявление и ходил для освящения воды на Иордань на Москве–реке, «а святейший патриарх не был для того, что был болен. А солдаты шли на Иордань строем с начальными людьми Преображенского полку, и в том полку в первой роте в строю изволил итти сам великий государь с протазаном (копьем с широким резным наконечником. — А. Б.)», — заметил Желябужский [554]. Это был первый раз, когда мемуарист заметил выход Петра Алексеевича в немецком платье на публичной церковной церемонии (до этого царь прошел в строю перед Преображенским полком в немецком платье и шляпе при выступлении из Москвы на Азов весной 1695 г. и на параде в честь Азовского взятия в 1696 г.).
Подобная «скромность» Петра, не стремившегося резко нарушать традиции «царского выхода» к народу, соответствовала реальным темпам насаждения царем иноземных новшеств. «Указы о платье французском и венгерском» (с демонстрацией соответствующих образцов–манекенов) были всенародно объявлены лишь в августе 1700 г., а военнослужащего–дворянина впервые били батогами за небритие бороды и усов (с указом воеводам, «чтоб у них впредь бород и усов не было») в конце 1704 г. [555]
Шутовские затеи Петра и его ближайшего окружения долго не выходили за пределы некоего «внутреннего круга» придворных и служилых иноземцев, не нарушая в то же время череды жестокости и кровопролития. Историки уже указывали на эту особенность петровских «увеселений».
Вообще шутовство при Петре изначально имело жутковатый оттенок, столь же прочно связанный, согласно яркому описанию Куракина, с доносами, наговорами и злодейством, сколь и с непробудным пьянством, и с «кражей государственной».
При этом Петр, подчеркиваю, считал себя государем просвещенным (на западный манер) и человеком верующим, к святой Восточной православной церкви принадлежащим. Между пьяными убийствами и блудодеяниями ни он, ни его русские подручные не упускали случая отстоять литургию, даже поговеть, исповедаться и причаститься, особливо перед делом важным или опасным. Долгом считал государь заботиться о делах Церкви (и мы вскоре увидим, как он это осуществлял).
Святительский суд
Крупнейшее и важнейшее произведение последнего досинодального патриарха называется скромно — «Суд святительский» — и отнюдь не отличается внешней публицистической остротой. Текст этого замечательного памятника церковного права написан был в 1700 г. не самим Адрианом и даже не одним из его помощников: это плод коллективных усилий духовных книжников, как отмечено в предисловии и даже заглавии одного из изданий [556]. Больной, едва прикосновенный к жизни паралитик в тяжкие для Церкви времена воистину оставался «великим господином святейшим кир Адрианом патриархом Московским и всея Руси». Его повелением в книгохранилище Успенского собора, патриаршей ризнице и патриаршем Казенном приказе были собраны, заново изучены и сведены воедино памятники церковного права: «древние благочестивых царей надписания, и книги харатейные (пергаменные), и вселенских святейших патриархов и апостольских преемников… и российских святейших патриархов Московских». Особое внимание было обращено на утверждение исконных прав Русской православной церкви, отраженных в древних ханских ярлыках русским митрополитам [557], в грамотах великих князей и царей.
Произведение адресовано непосредственно «благочестивейшему великому государю… Петру Алексеевичу и палате его», дабы священного церковного права «неведущим суще положите все явственно». Патриарх сообщал светской власти, что «Церкви и архиереев суд церковный и правильный» утвержден апостольскими и святоотеческими правилами, повелениями греческих и российских благочестивых царей и великих князей, святейших вселенских православных патриархов и освященных соборов. Подготовка Петром «правосудственного новоизложения» требует от патриарха известить царя о существовании правил древних и неизменных, «дабы самому ему, архипастырю, за неизвестие» о хранимом им церковном суде от Бога «осуждения вечного не понести, и от святых вселенских православных патриархов и всех архиереев, преосвященных митрополитов, архиепископов и епископов, по всей вселенной во благочестии пребывающих, клятвы на себя церковной не понести и от их общего совета отринуту не быть». Что же касается царя и собравшихся в палате его бояр, то сочинение «Суд святительский» составлено и послано им для того, «дабы церковный суд был неотменен и никакоже нарушен», а преступившие (очевидно, по незнанию) заповеди не были бы прокляты судом Высшим.
